«Дон Жуан» вновь нас посетил

28 октября 2019 года
Елена Шарова

Пожалуй, при всем многообразии сюжетов, именно история Дон Жуана, наделенного столь неотразимыми чарами, вызывала неподдельный интерес у художников, писателей, композиторов. Не устоял перед его могуществом и великий Моцарт, но со свойственной ему гениальностью при помощи не менее одаренного либреттиста Лоренцо да Понте он создал произведение, в котором легко смешал два, казалось бы, противоположных элемента — «низкую» комедию и «высокую» трагедию, следуя единственному правилу своего творчества — правде жизни. Драматический театр на основе сюжета о великом искусителе создал комедию. Музыкальный театр, обратившись к тому же источнику, вывел на сцену грубоватую буффонаду. Но Дон Жуан Моцарта не становится целью для насмешек или предметом нравоучительных нотаций. Это многоплановый, глубокий, выписанный сильно, размашисто персонаж. Его можно сравнить лишь с героями Шекспира или Гете. Это не беспечный ветреник, волокита, сластолюбец, озабоченный лишь тем, чтобы урвать побольше наслаждений. У Моцарта это могучая, яркая личность, бурная, страстная натура.

Из «кринолиновых» времён — в «джинсовые»

Режиссер-постановщик Баш-оперы Филипп Разенков и дирижер-постановщик Артем Макаров, очарованные Моцартом, решили пойти еще дальше и, не замыкаясь на главном герое, вывернуть перед зрителем всю неприглядную изнанку современного мира. Мира потребления, бездуховности, пошлого гламура и равнодушия. По словам Ф. Разенкова, спектакль — это фантасмагория сегодняшнего общества, в котором идеалы искусства прошлого отмирают, а примитивная, глянцевая обложка журнала побеждает. Поэтому время перенесено в фантастический, сюрреалистический мир настоящего. Нет конкретной эпохи и места действия. Есть собирательный образ сегодняшней культуры, отмечает он.

По уверению самого режиссера, Моцарт и сам был реформатором и провокатором от музыки. Филипп Разенков пустил фантазию во весь опор, и вышла опера, которую он назвал своей самой радикальной постановкой.

В соответствии с его замыслом художник-постановщик из Санкт-Петербурга Елисей Шепелев принарядил героев оперы в костюмы, в которых смешались кринолины и напудренные парики, джинсы и рокерские косухи, коктейльные платья и розовые кукольные одежки. В ярких, до рези в глазах переливающихся костюмах горделиво выступает массовка — семь смертных грехов хозяев жизни.

Смешение эпох и стран, перемещение героев из «кринолиновых» времен в «джинсовые» давно не признается за смелость и стало на сцене делом обычным, лишь бы это не нарушало целостности произведения и замысла автора. Однако некоторый перебор в аллегоричности действа, поданной в лоб, — а, между прочим, уфимский зритель, уже привыкший к сюрпризам на сцене, ей-богу, не дурак, — и чрезмерное сверкание нарядов, от которых рябит в глазах, вызывает, скорее, раздражение, нежели справедливое негодование по поводу равнодушия современного мира и замкнутости каждого в своем комфортном гнездышке гордыни, похоти, алчности.

Чего не скажешь о сценографии — ею совместно с Е. Шепелевым занималась опытная, сотрудничающая с ведущими российскими театрами светохудожник Ирина Вторникова.

Разбитые фрагменты античных рам, барельефов и статуй, среди которых фланируют прожигатели жизни, — это тот мир истинной красоты и гармонии, что давно расколот и потерян где-то в сумраке веков или таится в глубине души людей, явно не вписывающихся в праздную толпу скучающей «золотой молодежи».

«Опера — это самый сложный жанр по оформлению, — считает Елисей Шепелев. — Пространство мира, в котором живут персонажи, должно звучать в унисон с музыкальной партитурой или же, наоборот, потрясающе виртуозно фальшивить». В случае уфимского «Дон Жуана», скорее, справедлив второй вариант. Пропевая свои партии, полные страсти, жажды мести, страдания и раскаяния, под дивную музыку Моцарта, персонажи механически продолжают, иной раз вразрез со смыслом арии, заниматься своими делами. И уж никак не веришь горю Донны Анны (Эльвира Фатыхова), елозящей на коленях подле убитого отца, до того похожа она на марионетку, которую дергают за ниточки.

Трикстер или жертва?

Безусловным плюсом постановки стал выбор Яна Лейше на роль Дон Жуана. Голос, легко справляющийся с вокальной партией, несомненный драматический талант (остальные исполнители подобраны ему под стать), он становится центральной, приковывающей все внимание фигурой спектакля, находясь все время на сцене и иной раз даже не произнося ни звука.

 «Я видел много постановок, где Дон Жуан представлен как привлекательный герой, не вызывающий осуждения и даже отстаивающий идеалы свободы и свободной любви в старом пуританском обществе, — рассказывает Ф. Разенков. — В нашей трактовке Дон Жуан — это собирательный образ пороков современного общества, не человек, а трикстер — черт, озорник, удовлетворяющий все самые низменные желания людей и издевающийся при этом над ними».

Однако прелесть творчества в том, что оно субъективно, поэтому позволю себе не согласиться с мнением постановщика. Тем более на неоднозначность образа намекают уже первые сцены действа: великий искуситель, сборище пороков лежит, сжавшись, как маленький бесконечно одинокий ребенок на пустом пространстве сцены. Ребенок, потерянный во взрослом равнодушном мире, ребенок, ищущий и жаждущий любви и красоты и — остающийся с пустым сердцем. И напрасно он с усилием протягивает, как за милостыней, руки к статуе, единственно воплощающей истинную красоту, — Венере Милосской. Символ очарования и женственности затмевается сверканием трикстеров, заполонивших сцену, и Дон Жуан, отчаявшись, не примыкает к этой толпе, но берет на себя роль ее повелителя, насмехаясь — от пустоты души, издеваясь — от горечи обмана, глумясь — от презрения к рабам собственных пороков, влюбленным в себя ожившим пупсам.

К слову, Дон Жуан (Ян Лейше) и Лепорелло (Аскар Абдразаков) кажутся самыми живыми персонажами действа. Лейше вообще не сходит со сцены, раскатывая по ней на офисном кресле, дирижируя спектаклем, в котором он — режиссер, наблюдая и потешаясь над бездумной толпой, которой можно вертеть, как заблагорассудится, ему — кумиру и господину. А дуэт Лейше — Абдразаков как раз и призван воплотить замысел Моцарта, назвавшего свою оперу «веселой драмой».

Всесильный искуситель и трусоватый слуга, тем не менее постоянно встревающий в неловкие ситуации, но исхитряющийся не только выпутываться сам, но и вытаскивать своего господина. А в сцене с переодеванием в костюм дворянина и обольщением Донны Эльвиры (Лариса Ахметова) и вовсе забавно входящий в раж, не избежавший искушения оказаться на месте самого великого Дон Жуана.

Упомянем и простушку Церлину в блестящем исполнении Диляры Идрисовой, несмотря на костюм гламурной Барби, оказавшейся прирожденной моцартовской певицей. Певицей, погрузившей публику в прозрачную глубину чарующей музыки великого композитора, демонстрируя подвижность голоса и нежность тембра.

Сердце оперы

Впрочем, «надежды маленький оркестрик» все же робко звучит в спектакле, слабо пытаясь дать понять: «Не все еще потеряно». Опера начинается со стука человеческого сердца, по мере действа превращающегося в неловкий аксессуар, а, значит, его надо приспособить, приладить, приноровить, дабы оно не доставляло неудобств. Подушечки в виде сердечек-валентинок, сердцевидные коробки конфет «Моцарт»… И Командор не сжимает руку распутника, увлекая грешного в адскую бездну: Дон Жуан, раздавленный гротескно-огромным распухшим больным сердцем, вместившим все пороки человеческие, увлекает за собой всю эту золоченую пену марионеточного хлама. Но сердце, маленькое звонкое сердце, все же стучит в протянутых руках Церлины. А значит, надежда жива.

К слову, рецензенты и критики в один голос, несмотря на некоторые замечания, отмечают смелость Башкирской оперы, впервые покусившейся на одно из самых сложных произведений искусства, вместившего сложнейшие музыкальные шифры и балансирующего между фарсом и триллером. Между тем, «Дон Жуан» уже навещал уфимский театр в 2007 году. Постановка Ильдара Гилязева (Москва), в которой блистал дуэт братьев Абдразаковых, по каким-то причинам не задержалась на наших подмостках. Однако эксперимент — это, думается, всегда плюс коллективу: театр живет, развивается, заставляет о себе говорить, спорить, не соглашаться, раздражаться, восхищаться. А, значит, остается тем культурным пространством, которое заставляет зрителя думать и будоражит его чувства.

Девять фактов об опере

- Премьера состоялась в Праге 29 октября 1787 года. Сначала она была назначена на 14 октября, но певцы недоучили партии, а сам Моцарт дописывал последние страницы партитуры буквально накануне премьеры, так что музыканты получили ноты прямо перед выходом на сцену.

- Итальянец да Понте почтил упоминанием в либретто свое любимое альпийское вино Marzimino и свой любимый сыр Giuncata.

- В России опера впервые была поставлена 21 апреля 1828 года в петербургском Большом театре.

- В честь героини оперы Церлины назван астероид, открытый в 1904 году немецким астрономом Максом Вольфом.

- В знаменитой арии Дон Жуана «с шампанским» о самом шампанском на самом деле нет ни слова, а Дон Жуан говорит лишь о вине, которое «горячит голову». Недоразумение вышло из-за немецкого перевода, распространенного в России в XIX веке, где для рифмы слово «вино» заменили словом «шампанское».

- Строки либретто из сцены на кладбище послужили эпиграфом к «маленькой трагедии» А. С. Пушкина «Каменный гость» и к «Поэме без героя» Анны Ахматовой.

- Моцарт, как заправский режиссер, помногу работал с каждым певцом, добиваясь естественности в игре. Исполнительница роли Церлины, жена антрепренера, синьора Бондини, как ни билась, не могла правдиво изобразить испуг Церлины, когда на нее нападает Дон Жуан. Тогда Моцарт покинул свое место в оркестре, прошел на сцену и велел вновь повторить весь эпизод. Дождавшись нужного момента, он незаметно подкрался к певице и внезапно схватил ее. Она так испугалась, что закричала на весь зал.

— Так-то вот правильно, — удовлетворенно заметил композитор. — Так вот и надобно кричать.

- В финальной сцене во время пира у Дон Жуана оркестр играет арии из популярных опер того времени, сопровождаемые комментариями Лепорелло. Последней Моцарт цитирует арию «Non più andrai» из своей же оперы «Свадьба Фигаро».

- Прослушав оперу, стареющий Гайдн со свойственной ему лаконичностью сказал своему другу:

—Если бы ты ничего другого, кроме «Дон Жуана», не написал, — и то было бы предостаточно.
Партнеры