Спасибо за то, что спелись

По мнению некоторых профессионалов, поистине «золотым веком» для нашего оперного театра были 60—70-е годы: приглашен замечательный дирижер Исай Альтерман, руководили коллективом легендарные Салих Хуснияров, Наджет Аюханов. Зрители приходили в неистовый восторг от сильных молодых исполнителей: Бориса Раисова, Маргариты Ланда, Ольги Бардиной, Бориса Торика. Премьеры радовали уфимских меломанов с завидным постоянством: «Фауст», «Овод», «Борис Годунов», «Искатели жемчуга». Кстати, последняя из них в Уфе прозвучала впервые, на зависть другим российским театрам. Вот уже несколько лет цитадель оперного и балетного искусства республики лихорадит не по-детски: директора и худруки меняются с упорным постоянством, что, надо сказать, не на пользу любому учреждению, а особенно, думается, творческому. Так, «железную леди» Эльвиру Гайфуллину, твердой рукой успешно управлявшую хором с 1984 года, в 2011-м радостно заполучил Екатеринбургский театр. Несколько лет хором руководила Альфия Белогонова, ныне работающая в коллективе в должности хормейстера. С сентября этого года хор, хочется надеяться, обрел постоянного руководителя — 32-летнего Александра Алексеева.

«Хочу «пинанину!»

— Какое отношение имеют ваши родители к музыке?

— В нашей семье «урод» только я. Мама моя кем только не работала. Начала с маникюрши, работала на трикотажной фабрике, в ателье, бухгалтером, кассиром. Как только ей становилось скучно, она начинала старательно искать себя в новой профессии. Хотя, надо сказать: у нее абсолютный слух, прекрасный голос — высокое сопрано.

— Она где-то пела?

— Пели у нас дома на посиделках. И до сих пор поют. Вот отсюда, наверное, моя тяга к хорам. А папа был начальником цеха «эмальчекушки» — так называли завод, делающий эмалированную посуду. У него слух тоже был потрясающий — медведь аккуратно так потоптался. Мы с сестрой это наследство поделили: она — в папу, я — в маму.

— В шесть лет у вас уже было пианино. Насколько хорошо вы владеете этим инструментом?

— Говорят, бабушка очень хотела иметь внука по имени Саша и чтобы он играл на пианино. Так я и случился. А вообще у моей тетки как раз имелся инструмент, на котором играла ее дочь. Когда мы ходили к ним в гости, меня непременно тянуло на нем побренчать. В красном уголке у отца поиграть — тоже святое дело было. Лет в пять я потребовал: «Дайте и мне «пинанину». Но, если бы не мама, вряд ли дотянул бы до конца. Ходил не в школу, а в студию рядом с домом при подростковом клубе «Импульс». За семь лет обучения у меня сменилось девять педагогов. Это как-то сводит на нет желание учиться дальше. Но тут выступила мама: «Просил «пинанину», заканчивай». Идти затем в училище мне почему-то было стыдно. Зато в моей жизни случился педколледж № 2. И только сейчас я понимаю, насколько мне повезло.

Там были штучные педагоги. Его расформирование — моя личная головная боль и головная боль всех, кто связан с музыкой. Когда я работал в филармонии, ясно понял, что мы потеряли молодого зрителя. Потому что в школе не хватает квалифицированных, грамотных учителей музыки. БГПУ, конечно, их выпускает, но нас готовили фанатики — педагоги колледжа. Я точно знаю, что меня можно вывести к детям любого возраста и я запросто проведу у них урок.

Когда на пятом курсе колледжа мы с баянисткой Лианой Мухитовой поехали на Всероссийский конкурс учителей музыки, жюри просто обалдело в первую очередь от того, как урок был построен методически. А в конце урока мы должны были разучить песню. Смотрю, времени на это не остается. Спасибо колледжу: там меня научили играть, дирижировать, петь, учить и танцевать одновременно. Я откинул стул от инструмента и начал танцевать и петь вместе с учениками. И продолжал играть. Лиана сделала то же — с баяном в руках. Жюри обалдело: «Что там у вас в Уфе делается, что приезжают такие студенты!» Тогда можно было на любой конкурс отправлять любого нашего студента.

«Дворцовые» навыки

— В детстве на вас сильное впечатление произвели «Перезвоны» Валерия Гаврилина. Где же вы их услышали — неужели в школе?

— Я занимался в театре-студии «Горячие сердца» при Дворце пионеров имени В. Комарова. Первым спектаклем, в котором принял участие, была постановка по стихам Есенина. А музыка — как раз Гаврилина. Когда я услышал «Перезвоны», даже не понял: «Как, это хор? Это ж целый оркестр!»

— Сколько лет вы прозанимались в театре-студии? Вам пригодились в дальнейшем актерские навыки?

— Я пришел в 1993 году, ушел в 2003-м. Последние два года работал там концертмейстером, педагогом по вокалу. И да — это очень мне помогло: за последние годы я провел множество концертов в качестве ведущего — в филармонии, на опен-эйрах. Это всё «дворцовые навыки». Руфина Агафонова, Светлана Аюпова — все, кто работал тогда во дворце, положили в мою творческую копилочку очень много.

Колледж — разговор особый. Педагог по фортепиано Земфира Гилемханова, когда увидела мои корявые руки, была в шоке. Она столько сил положила на меня за три года, что на четвертом курсе не побоялась дать мне концерт Грига, а на выпуск — концерт Листа. Флорида Иркина занималась со мной вокалом. Я пришел как-то к ней на урок, начинаем петь. Я: «Что-то я сегодня не в голосе, не звучу». А она мне: «А зачем мы занимаемся? Только для того, чтобы в любой момент ты знал, как делать, чтобы зазвучал». От каждого педагога остаются какие-то такие фразы, и остаются навсегда. В институте был знаменитый Владимир Никитенков, который просто понял, как со мной работать. Подход у него ко всем был индивидуальный.

— У вас богатый опыт работы с хоровыми коллективами: с мужским хором «Уфимские певчие», Хором молодежи и студентов Уфы… К своему стыду, я мало что знаю о них.

— Известный профессор кафедры хорового дирижирования вуза Борис Шестаков долго работал с самодеятельным хором при институте. Завкафедрой Ризаля Бикмухаметова, которой он достался «по наследству», загорелась: «А давайте это будет Хор молодежи и студентов». Мы со временем его передали для практики студентам четвертого курса. Он существует и сейчас. Особо его не афишируем, мы же все перфекционисты, нам нужно, чтобы все было идеально, а с самодеятельностью так не бывает.

«Уфимские певчие» — название светское, а вообще это мужской хор Уфимской епархии. Занесло меня туда на два года после института. До этого я пять лет проработал в храме Кирилла и Мефодия как певчий, ведомый. А вот регентом — руководителем церковного хора быть сложно. У меня не пошло.

Почему не улыбается хор

— Известный американский дирижер и хормейстер Роберт Шоу советовал своим коллегам: «Каждую репетицию говори приятное по меньшей мере трем разным певцам твоего хора. Не скупись на «спасибо». На репетициях действуй так, будто неуспех невозможен. Помни правило великого Тосканини — держи партитуру в голове, а не голову в партитуре. Определи, что в хоровом искусстве лично для тебя главное». Какие из этих советов вы могли бы взять на вооружение?

— Согласен со всем. «Говори приятное» — это, в принципе, нужно делать всегда. В оркестре люди играют на инструментах, а в хоре инструмент — это голосовые связки. И если испортишь настроение певцу, у него пережмется гортань и ничего хорошего не выйдет. Насчет неуспеха — я верю в то, что мысль материальна, поэтому лучше думать, что неуспех невозможен. И Тосканини был прав насчет партитуры. Артист хора должен знать свою партию, и ему не всегда важно, что поют другие, дирижер же отвечает за каждый звук и знает, что будет после него.

Самое главное для меня опять же в том, что это поют люди. И что связки — это неповторимый инструмент, который позволяет не только пропеть слово, но и окрасить его эмоциями, отыграть его. Если я буду дирижировать с закрытыми глазами, я услышу, что хор не улыбается. Или поет о любви, а я ее не чувствую. Уникальность хорового искусства в том, что это синтез музыки и слова. И эту музыку и слово должен «прожить» не один человек, а все вместе. Каждый добавит свой тембр, свою краску — и сложится полотно.

Как рождаются вселенные

— К какой музыке — старинной, народной, светской, советской, духовной, госпел, спиричуэлс — вы питаете слабость?

— Все, что находит отклик где-то внутри, люблю. Я всеядный. Но тяжело отношусь к музыке примитивной.

— Но в хоровой такой, наверное, нет?

— Тут я точно могу сказать, к чему питаю слабость — к хоровым миниатюрам. В опере, например, все разворачивается долго, с чувством. В миниатюре за 16 тактов случается рождение целой Вселенной. Мечтаю, чтобы наш хор исполнил потрясающий концерт для хора и чтеца «Приявший мир» на стихи Блока петербургского композитора Дмитрия Смирнова.

— Где вы себя лучше чувствуете: на сцене в роли конкурсанта или в жюри?

— Смотря в какой момент и на каком конкурсе. Когда я участвовал в уже упомянутом Всероссийском конкурсе, чувствовал себя очень уверенно — я просто дал урок, не думая, конкурс это или нет. Я участвовал в студенческом конкурсе дирижеров в Магнитогорске, после первого тура был седьмым, меня допустили во второй. Я просто вышел и отработал положенное, втайне подозревая, что получу дипломанта, и бог с ним. Получил первую премию. А вот когда выступал во Всероссийском конкурсе дирижеров академических хоров в Салавате, было бы стыдно опростоволоситься после первой-то премии. Тут я напрягся. (Алексеев не опростоволосился, получив опять же первую премию. — Авт.).

Моя студентка тоже выступала в Салавате — в другое время. Я сидел в зале как педагог. Вот тогда я лучше бы вышел дирижировать сам. Смотреть на это невозможно: сидишь и каждую ошибку воспринимаешь как удар в сердце. Наверное, мне все же проще быть на сцене, а не оценивать. Оценивать не люблю вообще. Из-за своего перфекционизма в том числе.

Оценивать мне легче самого себя. Когда-то Никитенков сказал мне: «Хор не поет? Ищи проблему в себе самом. Это ты чего-то не показал, не сделал».

Фото Альберта Загирова

http://resbash.ru/stat/2/9997